— Стало быть, их ставят такими чернилами, что видать только,когда сунешь под специальный черный свет.

— Когда я работал в доках, так никогда не делали. Господи,да там грузы испечатывали вдоль и поперек — за коробку не схватиться было, чтобне изгваздаться по локоть синими чернилами.

— Отлично. Я очень рад. Но моя жена, бывает, отправляется впостель рано, а я надеялся, что нынче вечером мне что-нибудь обломится.

— Может, если б мы заглянули внутрь…

— Ни в коем разе. Давай, берись.

Ройял пожал плечами. Они накренили коробку, и внутри что-тотяжело подвинулось. Поднимать ее оказалось сучьей работенкой. В коробке вполнемог оказаться один из комодов со всякими финтифлюшками. Штука была достаточнотяжелой.

Кряхтя и пошатываясь, они прошли к грузовику и с одинаковымивозгласами облегчения взгромоздили свою ношу на гидравлический подъемник. ПокаХэнк манипулировал подъемником, Ройял стоял сзади. Коробка поравнялась скузовом грузовика, они вскарабкались туда и втащили ее внутрь.

Чем-то эта коробка не нравилась Ройялу. Не простоотсутствием таможенных штампов. Чем-то, не поддающимся определению. Он смотрелна нее, пока Хэнк не побежал к задней дверке.

— Пошли, — крикнул он, — давай, заберем остальное.

Остальные коробки были проштампованы как положено, кроме техтрех, что приплыли сюда из глубины Соединенных Штатов. Как только они загружалив грузовик очередную коробку, Ройял отмечал ее в накладной и надписывалинициалами. Все коробки, следующие в новый магазин, они поставили возле заднейдверцы фургона, подальше от буфета.

— Кто, скажите на милость, скупит всю эту дрянь? — спросилРойял после того, как они закончили. — Польское кресло-качалка, немецкие часы,прялка из Ирландии… Боже Всемогущий, не сойти мне с этого места, это ж целоесостояние, будь оно проклято.

— Туристы, — мудро заметил Хэнк. — Туристы все купят.Кое-кто из этих бостонских да нью-йоркских мешок навоза купит, только бы мешокбыл старый.

— Ладно. Давай, повезли, куда положено.

До Салимова Удела ехали молча. Хэнк сильно жал на газ — емухотелось разделаться с этой командировкой, у него не лежала к ней душа. Каксказал Ройял, дело было чертовски странным. Он подъехал к черному ходу новогомагазина. Дверь оказалась незаперта, как и предупреждал Ларри. Нашарив на стенеза самой дверью выключатель, Ройял пощелкал им, но безрезультатно.

— Вот это мило, — проворчал он. — Придется выгружать этуерунду, чтоб ее, в темноте… Слышь, как по-твоему, не чудно тут попахивает, а?

Хэнк потянул носом. Да, какой-то неприятный запашок был, носказать точно, что он ему напоминает, Питерс не мог. Сухой запах едко щекоталноздри, как дыхание застарелого гниения.

— Просто тут слишком долго было закрыто, — сказал он,освещая фонариком длинную пустую комнату. — Вот бы проветрить хорошенько.

— Или хорошенько пустить красного петуха, — отозвался Ройял.Ему это место не нравилось, оно чем-то отталкивало. — Давай. Попробуем непереломать ноги.

Они сгрузили коробки так быстро, как только смогли,осторожно спуская каждую на землю. Через полчаса Ройял со вздохом облегчениязакрыл черный ход и защелкнул на двери один из новых висячих замков.

— Полдела сделано, — сказал он.

— Легкие полдела, — отозвался Хэнк.

Он посмотрел наверх, на дом Марстена. В этот вечер свет вдоме не горел, ставни были закрыты.

— Не лежит у меня душа тащиться туда наверх, и я не боюсьсказать об этом. Коли и был тут когда дом с привидениями, так это он. Не иначе,у этих мужиков крыша поехала — то-то они и пытаются там жить. Один черт,странные они — любовь у них друг с дружкой, что ли…

— Как у этих, голубых, которые дома изнутри украшают, —согласился Ройял. — Может, они хотят попробовать дом за деньги показывать? Хорошийбизнес.

— Ну, давай работать, коли подрядились.

Они бросили последний взгляд на запакованный буфет,прислоненный к боку «ПЕРЕВОЗОК», а потом Хэнк сдернул заднюю дверцу вниз. Тагромко лязгнула. Он сел за руль, и они поехали вверх по Джойнтер-авеню наБрукс-роуд. Минутой позже впереди вырос темный, поскрипывающий дом Марстена, иРойял почувствовал, как в животе червяком закопошилась первая ниточканастоящего испуга.

— Боженька ты мой, вот где страх-то, — пробормотал Хэнк. —Кому это припала охота тут жить?

— Не знаю. Не видишь, горит за ставнями свет?

— Не горит.

Казалось, дом клонится к грузовику, словно ждет не дождетсяих прибытия. Хэнк прогнал грузовик по подъездной дороге и вокруг дома. И он, иРойял не слишком пристально вглядывались в то, что мог выхватить в буйной травезаднего двора прыгающий свет фар. Хэнк ощутил, как в сердце проникаетнапряжение страха, какого он не чувствовал даже во Вьетнаме, хотя боялся тампочти постоянно. Тогдашний страх шел от рассудка: страшно было наступить наэпонж и увидеть, как нога вздувается наподобие ядовито-зеленого воздушногошара, страшно, что какой-нибудь парнишка в черной пижаме, имя которого безполлитры было просто не выговорить, может снести тебе голову из русскогоавтомата. Страшно, что окажешься в одном патруле с каким-нибудь чокнутымджейком, которому может приспичить, чтобы ты уничтожил всех поголовно вдеревне, где уже неделю нету вьетконга. А этот страх был детским, призрачным.Он ни к чему конкретно не относился. Дом как дом — доски, пороги, гвозди иподоконники. Не было никакой — совершенно никакой — причины ощущать, что каждаятрещинка выдыхает меловой аромат зла. Просто дурацкие выдумки, все от них.Привидения? После Вьетнама Хэнк в привидения не верил.

Ему пришлось дважды нащупывать передачу, чтобы дать заднийход, а потом грузовик рывками подкатил к ведущей в подвал пристройке.Заржавевшие двери были раскрыты, и в красном свечении задних фар фургонаказалось, будто невысокие каменные ступени ведут в ад.

— Черт, ничего не просекаю, — сказал Хэнк. Он попыталсяулыбнуться, но вышла гримаса.

— И я тоже.

Придавленные страхом грузчики переглянулись в слабом светеприборного щитка. Но детство давно миновало. Они не могли вернуться, не сделавдело из-за неразумного страха — как потом объясняться при ярком свете дня?Работа должна быть сделана.

Хэнк вырубил мотор, они выбрались наружу и обошли грузовик.Ройял забрался наверх, высвободил стяжной болт и откатил дверку понаправляющим. Коробка стояла в кузове — приземистая, немая, все еще в налипшихопилках.